Неточные совпадения
На глазомер
оставалось версты три, и нам следовало зайти
за коралловый риф, кривой линией опоясывавший все видимое пространство
главного, большого острова.
Собственно, для случайностей здесь
оставалось очень немного места: все отлично знали, что проиграет
главным воротилам
за зеленым столом тысяч пять Давид Ляховский, столько же Виктор Васильич, выбросит тысяч десять Лепешкин, а там приедет из Петербурга Nicolas Веревкин и просадит все до последней нитки.
Большие обнажения на берегу моря к северу от реки Такемы состоят
главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип берега кулисный. Действительно, мысы выступают один
за другим наподобие кулис в театре. Вблизи берега нигде нет островов. Около мысов, разрушенных морским прибоем, кое-где образовались береговые ворота. Впоследствии своды их обрушились,
остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
Край начал утрачивать свою оригинальность и претерпевать то превращение, которое неизбежно несет
за собой цивилизация. Изменения произошли
главным образом в южной части страны и в низовьях правых притоков реки Уссури, горная же область Сихотэ-Алинь к северу от 45° широты и поныне
осталась такой же лесной пустыней, как и во времена Будищева и Венюкова (1857–1869).
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле
оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех
главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда
за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если
останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не
останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он
останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Струнников притих. Отсидев положенный срок в губернском комитете, он воротился в Словущенское, но жизнь его уже потекла по-иному. Предчувствия не обманули его: Прокофий
остался, но
главного повара посредник отсудил раньше обязательного срока
за то, что Федор Васильич погорячился и дал ему однуплюху (а повар на судбище солгал и показал триплюхи).
Я был первым и до сих пор
остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту
главную ошибку современной философии; я показал, что все философы (
за исключением Лейбница), начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и революции в отношении религиозной жизни, из принципа, который в области политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не будет проходить и в философии и в политике.
Петр Елисеич попрежнему
оставался в господском доме в ожидании назначения нового
главного управляющего, а пока мог наблюдать только
за сохранением пустовавшей фабрики и медного рудника.
— А вот по этому самому… Мы люди простые и живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как
за родную дочь, и жить она у нас же
останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей свою судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико
за ним ученье-то, а только,
главное, душа в ём добрая и хороших родителей притом.
—
За делом, что ли,
за каким приехал, или так? — спросила она меня, когда кончились первые излияния, в которых
главную роль играли пожимания рук, оглядывания и восклицания:"Ах, как постарел!"или:"Ах, как поседел!" —
за которыми, впрочем, сейчас же следовало:"Что ж я, однако ж: совсем не постарел! какой был, такой и
остался… даже удивительно!"
Чулки — брошены у меня на столе, на раскрытой (193‑й) странице моих записей. Второпях я задел
за рукопись, страницы рассыпались, и никак не сложить по порядку, а
главное — если и сложить, все равно не будет настоящего порядка, все равно —
останутся какие-то пороги, ямы, иксы.
В заключение предлагаю вам устроиться так: подробности пусть
останутся за вами,
главное руководительство —
за мною.
У Н.И. Пастухова
осталась еще с молодых лет боязнь всякого начальства, и каждому власть имущему он старался угодить всеми возможными способами, давая всякому, кому только можно, взятки: кому денег даст взаймы без отдачи, у кого ненужную лошадь купит. И у
главного московского цензора Назаревского купил две дачи в Пушкине
за несуразно дорогую цену.
Обыкновенно моя улица целый день
оставалась пустынной — в этом заключалось ее
главное достоинство. Но в описываемое утро я был удивлен поднявшимся на ней движением. Под моим окном раздавался торопливый топот невидимых ног, громкий говор — вообще происходила какая-то суматоха. Дело разъяснилось, когда в дверях моей комнаты показалась голова чухонской девицы Лизы, отвечавшей
за горничную и кухарку, и проговорила...
Скажешь, что нашел, — попросят поделиться, скажешь, что украл, — сам понимаешь, а скажешь, что потерял, — никто ничего, растеряха, тебе не поверит… Вот и помалкивай да чужое послухивай, что знаешь, то твое, про себя береги, а от другого дурака, может, что и умное услышишь. А
главное, не спорь зря — пусть всяк свое брешет, пусть
за ним последнее слово
останется!
Через два года княгиню посетило новое горе: ее сын с невесткой умерли друг
за другом в течение одной недели, и осиротелая, древняя старушка снова
осталась и воспитательницей и
главной опекуншею малолетнего внука.
— Боже мой, какой вздор! Но уверяю вас, что вы ошиблись в самом начале, в самом первом,
главном! Знайте, что я не хочу собою жертвовать неизвестно для чего! Знайте, что я вовсе не хочу замуж, ни
за кого, и
останусь в девках! Вы два года ели меня
за то, что я не выхожу замуж. Ну что ж? придется с этим вам примириться. Не хочу, да и только! Так и будет!
Раз утром, когда Канарейка выглянула из вороньего гнезда, ее поразила унылая картина: земля
за ночь покрылась первым снегом, точно саваном. Все было кругом белое… А
главное — снег покрыл все те зернышки, которыми питалась Канарейка.
Оставалась рябина, но она не могла есть эту кислую ягоду. Ворона — та сидит, клюет рябину да похваливает...
Вихорев. Ох, Максим Федотыч, страшно! Но, во всяком случае, так ли, не так ли, я надеюсь, что мы
останемся друзьями. (Подает ему руку, тот кланяется. Вихорев подвигается к нему.) Влюблен, Максим Федотыч, влюблен… в Авдотью Максимовну влюблен. Я бы свозил ее в Москву, показал бы ей общество, разные удовольствия… у меня есть имение не очень далеко отсюда. Я думаю, что, выйдя
за меня, она нисколько себя не уронит… А
главное, мне хочется породниться с вами, Максим Федотыч… Ну, и чин у меня…
Четверо
за чаем сидело, когда в уютные горенки Марьи Гавриловны вступил совсем упавший духом Василий Борисыч. Кроме Патапа Максимыча, были тут Марко Данилыч, Михайло Васильич да кум Иван Григорьич. Вчерашнего похмелья на них и следов не
осталось. Чинно, степенно сидели они, дельные речи вели — о торговых делах толковали. Про волжские низовья, про астраханские рыбные промыслы шла у них речь. Марко Данилыч был знатоком этого дела. Был он один из
главных поволжских рыбных торговцев.
Евангел повествовал, что, по внезапной смерти Горданова,
за которою не замедлил еще более неожиданный «скоропостижный брак неутешной вдовицы Глафиры Васильевны Бодростикой с Генрихом Ропшиным», дело о самой смерти покойного Бодростина как-то вдруг стушевалось и все
остаются довольны, не исключая
главного виновника, умопомраченного Висленева, сидящего в сумасшедшем доме, чем он не только не обижен, но, напротив, необыкновенно дорожит этим удобным положением и сам до того
за него стоит, что когда кто-то над ним подшутил, будто жена намеревается его оттуда вынуть и взять на поруки, то Жозеф страшно этим встревожился и сам всем напоминал, что он опасный помешанный и убийца, на каковом основании и упрашивал не выдавать его жене, а, напротив, приковать на самую толстую цепь и бросить ключ в море, дабы ни жена, ни Кишенский как-нибудь не похитили его насильственным или тайным образом.
Кто был этот быстрый на руку королевецкий начальник — это так и
осталось нам неизвестно, но мы ему были очень благодарны, что он проучил Кириллу, а
главное — открыл нам, что коварный мужичонко выдавал нашего великолепного товарища
за московского палача, которого он будто бы везет в Киев польскую графиню наказывать, а нас двух выдавал
за его учеников.
Оправдалась она и в данном случае: болезнь Николая Павловича оказалась очень кстати, она помогла скрыть его покушение на свою жизнь от начальства, так как
за время ее от незначительного поранения виска не
осталось и следа, хотя, как мы знаем из слов Бахметьевой, это не совсем
осталось тайной для петербургского общества, и рассказ об этом с разными прикрасами довольно долго циркулировал в гвардейских полках и в великосветских гостиных, но затем о нем забыли, на сцену выступили другие злобы дня,
главная из которых была предстоящая вновь война с Наполеоном, как бы предугаданная русским обществом и войском ранее, нежели она стала известна правительственным сферам.
Перейдя отчаянным движением
за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали
оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения и,
главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину.